Ну, вот и умер, — скажи — еще один человек, любивший меня.
— Осталось нас, значит, трое. —
Но выйдешь из дома за хлебом, а там — длинноногие дети,
и что им за дело до нас — с нашей ушедшей любовью?
И вдруг догадаешься ты, что жизнь вообще не про это.
Не про то, что кто-то умер, а кто-то нет,
не о том, что кто-то жив, а кто-то скудеет,
а про то, что всех заливает небесный свет,
никого особенно не жалеет.
\Дмитрий Воденников\
— Осталось нас, значит, трое. —
Но выйдешь из дома за хлебом, а там — длинноногие дети,
и что им за дело до нас — с нашей ушедшей любовью?
И вдруг догадаешься ты, что жизнь вообще не про это.
Не про то, что кто-то умер, а кто-то нет,
не о том, что кто-то жив, а кто-то скудеет,
а про то, что всех заливает небесный свет,
никого особенно не жалеет.
\Дмитрий Воденников\